Главная Общество Полвека не был в родных местах. Вижу во сне...

ПОЛВЕКА НЕ БЫЛ В РОДНЫХ МЕСТАХ. ВИЖУ ВО СНЕ...

Моего отца Стефана Егоровича в 1949 году, после войны, судьба забросила из Воронежа в Троицко-Печорск. Вот так в два года я оказался в посёлке. А увезли меня оттуда в 1963-м. И, таким образом, уже полстолетия я не видел родных для меня мест. Всё-таки четырнадцать самых лучших лет. Сколько раз я пытался вернуться, но, к сожалению, от нас мало что зависит…

СЫРОВАЦКИЕ

Прямо перед нашим домом, через проезд, стоял дом Сыровацких - красивый, сложенный не «в лапу» из кругляка, а «в шип» из бруса, сечением примерно 30х30 см, с паклей вместо мха.

Главой семьи была Сыровацкая – капитан газохода (чем газоход отличался от парохода – не знаю) «Павлик Морозов». Очень крутая женщина, приземистая, крепко сбитая, с открытым взглядом. Механиком был её супруг Доколин. Мужчина высокого роста, широкоплечий, скромный и неразговорчивый. Весь сезон они гоняли по Печоре плоты да баржи. С каких времён, никто не знал, а значит - с очень давних.

Пока они плавали, дом сторожили их бабушка и собака ростом с телёнка. Обе были одинаково суровы. Даже моя бабушка, родившаяся за семнадцать лет до революции, и потерявшая (по рассказам свидетелей) одиннадцать детей, пережившая две войны, побаивалась их.

Был у них ещё сын. Жил с семьёй рядом с родителями, через улицу Затонскую, в своём скромном домишке. Плавал первым помом капитана то ли на «Тургеневе», то ли на «Шолохове».

Интересно, написал и подумал: это ж надо! В те времена на вопрос, кем работаешь и где, - отвечали так: «Механиком на «Кошевом» плаваю» или «Старпомом на «Молотове». Заметьте: не работаю, а плаваю. Полвека прошло, а написалось само собой.

На улицу Затонскую к Самцовым за колодезной водой мы, чтобы не обходить вокруг, ходили через Сыровацких. Уже через пяток шагов, сделанных по их территории, приходилось останавливаться: из-за дома выскакивал пёс-«баскервилей». Он буквально набрасывался на проходящего и, если бы не тяжёлая цепь, разорвал бы в клочья. Но вскоре появлялась сыровацкая бабушка и загоняла пса в конуру. И всё равно, продвигаясь далее, идущий инстинктивно прижимался к штакетнику забора.

ПОБРЕХАЦА

Если смотреть на дом Сыровацких, то слева от них будет её дом. Пусть не обижаются на меня родственники и знакомые этой милой женщины, но я не помню ни её имени, ни фамилии, знаю только, как её называли соседи - Побрехаца. А всё потому, что, приходя в гости, – тогда это делалось без всяких предупреждений и церемоний – она, едва поздоровавшись, докладывала: «Зашла побрехаца, начит». В нашей семье она была всегда желанной гостьей. Безобидная, весёлая, ироничная. На вопрос: что за синяки на лице? Отвечала: «Да столяр мой стругал, дак сучок отлетел!» Столяром она называла своего сожителя Анатолия Мякинина – ссыльного, отбывавшего срок за убийство. Отчаянный был мужик, не боялся «ни лягавых, ни паханов». Среднего роста, но плечист. С крепкими руками и цепкими, как клещи, пальцами. Известный в Троицке столяр. Это сейчас у мебельщиков электрические фрезёры и лобзики, лазерные линейки и разметчики, чертежи с компьютера, а тогда, что дядя Толя нарисует чернильным карандашом, то ножовкой, стамеской да рубанком и исполнит. И ещё как! Мест соединений, стыковок не обнаружишь. Видишь, один брусочек входит в другой, а соединения не видно, как будто одно целое. Мастер был классный. Расстреляли.

По окончании срока уехал на родину, чтобы родных повидать и назад вернуться, ну, в первый же день пьянку устроили, и кто-то за столом обозвал его чем-то, дядя Толя взял нож со стола и всадил по самую рукоятку тому баклану. До самого нашего отъезда Побрехаца ходила сама не своя и уже не докладывала, как прежде с порога, зачем пришла.

САМЦОВЫ

Хозяином дома был Самцов –коренастый, чуть выше среднего роста, крупноголовый мужчина с пристальным взглядом и густыми бровями. Очень подходящая фамилия. Хозяин. Единоличник. Кулак. За это и сослали. Жену его за глаза звали старой Самчихой, а дочку - младшей Самчихой, иногда по имени. Мужем дочери был известный зубной техник Атым-Атым. К сожалению, я опять не помню настоящих имён и фамилий. Все они были намного старше меня, поэтому в памяти только прозвища.

Дом Самцовых снаружи был обит шалевкой, выкрашенной в голубой цвет. Во дворе у них был колодец, единственный на ближайший десяток домов, который после паводка заполнялся грязной жижей, и все соседи как пользователи привлекались Самцами к его чистке. Однажды мой отец в конце чистки, спустившись на самое дно, едва не задохнулся. Еле спасли. Тогда я впервые увидел зелёный цвет лица.

У Атым-Атыма (каждое предложение рассказа он прерывал словами Атым-Атым –речевой дефект) была классная моторка. Как катер. Он, хоть техник был и зубной, но в другой технике тоже разбирался не хило. На крупной лодке установил стационарный мотор, перекрыл его капотом под замок, перекрыл носовую часть, соорудил рулевую рубку с мягкими сидениями и баранкой от «Победы», подсоединил генератор к валу двигателя и накидал по всей лодке огней: габаритных, сигнальных, осветительных – и получился катер. Плавать на нём было одно удовольствие. К сожалению, удалось сие единожды. Съездили за Старую Запань за кедровыми шишками. Набрали тогда мешков по пять. Ещё он очень любил играть в шахматы. Играл хорошо. Раз в полгода приходил к нам и играл с моим отцом. Сражение проходило около трёх часов, а игрались от силы четыре партии, в которых победителем всегда был Атым-Атым. Отец объяснял это тем, что после каждого его хода – даже первого - противник восклицал: «Во! Дааа. Атым-Атым, надо подумать». И замирал минут на пять. В общем, брал отца измором.

Дочь их, по-моему, Лена, тогда училась в младших классах, а потому не представляла для меня никакого интереса. Но помню, была круглой отличницей.

РЕБРОВЫ

Они жили за Самцовыми, в направлении к клубу. Он и Она встретились на ссылке в Троицко-Печорске. Там и поженились. Не знаю точно, но вроде бы у кого-то из них уже был сын Николай, который в начале пятидесятых на танцах в старом клубе, что стоял на горе, не Ту пригласил. Вышли поговорить. Короче, Николай, защищаясь, вырвал кол из забора и ударил им нападавшего. Насмерть. Дали пятнадцать лет. Чалился правильно, освободили досрочно. Было у них ещё три дочери: Валя, Галя и Надя. Валя училась со мной с первого до восьмого класса. Галя - с моим братом, а Надя была ещё на класс меньше.

Семья Ребровых была очень работящей. Собака, козы, куры, гуси. Огород – чуть ли не в полгектара. Сараи, баня. Дом. Хозяин числился хорошим работником в ПУРПе и, когда ушёл на пенсию, получил звание персонального пенсионера.

Валя, которую моя бабушка всё время сватала мне в жёны («Дивись, якая девка! - наставляла она, - Високая, рабатящая. Ну и што, што у ее сопли до цицек висят. Витрешь, як надо будит»), после восьмилетки уехала учиться на ткачиху. Что сталось с остальными, не знаю. Все годы с момента переезда в «стрекозовский» дом и до отъезда из Троицка прошли в дружбе с этой семьёй.

МОНАХОВЫ

За Ребровыми, в том же направлении, жили Монаховы. Старый Монах был крупной «шишкой» в Троицко-Печорске. Но во второй половине пятидесятых он умер, и Монашиха осталась с дочерью, которая уже была замужем за шофёром и имела дочурку на два года моложе меня. Звали её Люда. Жили все вместе в любви и дружбе. Дочка была учительницей в районной школе.

Зять Володя водил грузовик ГАЗ-51 и имел прозвище «Замыкание» - потому что в разговоре через два-три слова часто-часто соединял ресницы – «плюскал». Работал много. На рейсах. Дома не бывал по неделе. Особенно летом. Зимой же работал, как все. Правда, поздно приезжал и рано уезжал. В морозы машина промерзала, и по утрам, подняв капот с обеих сторон, факелом из толстой проволоки и тряпки, намоченной в бензобаке, он прогревал карбюратор. Однажды машина вспыхнула и за полчаса сгорела дотла. «Костёр» был до неба. Они жили напротив столярки, а машину он ставил впритык к «сафаевскому» забору, и просто чудо, что ничего не сгорело, кроме грузовика. Его судили, но больше за использование госсобственности в корыстных целях, и присудили выплату стоимости испорченного оборудования.

Со старой Монашихой крепко дружила моя бабушка, и, когда мы видели, как она надевает тёмно-коричневую юбку и белый платок, знали, что она пошла в гости, и в нашем распоряжении есть, как минимум, два часа балбесного времени. Жаль, что это было так редко. От силы раз в три месяца.

ОБЛАКЕВИЧИ

За Монаховыми, сразу за проездом на территорию мастерских ПУРПа, стоял дом Облакевичей. Не помню, была ли у него жена и какая, слабо помню сына-наркомана, но зато прекрасно помню хозяина.

Фельдшера Облакевича не знать в те годы было просто не- возможно. Шляпа–«пирожок», очки с толстыми линзами, белый халат и стетоскоп на шее – портрет по памяти. Он лечил всех и от всего. Раскромсал коленку об проволоку на дне Мылвы, когда нырял, как сом, чтобы потешить Валю, Люду, Розу или ещё кого, - пожалуйста к Облакевичу! Покусал тебя пёс или упал с черёмухи - пожалуйста к Облакевичу! Подрался с пацанами, и они в тебя сварочный электрод бросили, а тот в башку воткнулся - опять к Облакевичу! Любимому, можно сказать, родному псу Дозору свора ухо отгрызла или кот Васька, помогая справиться с пойманными тобой ёршиками любимой кошке Сергея Марковича Дуне, воткнул кость в нёбо, и рот закрыть не может - опять к Облакевичу! Да что там детские шалости. Простуду. Отравления. Производственные травмы. Ножевые и огнестрельные раны. Опять к нему, к Облакевичу! Всем помогал, всех излечивал. Кому достаточно было перевязки или таблетки «кальцекса», кому прослушивания и простукивания или наложение шва. Кому - первую помощь, а кому - последнюю, всё это делал он. Наш доктор Облакевич.

Лечил всех: от мала до велика. Медпункт его находился в так называемом «чёрном доме», на первом этаже. Две комнаты и сени. В одной принимал, в другой лечил. Там же и лекарства готовил. И никаких тебе томографий. Бинт, вата, йод, скальпель, аспирин, стрептоцид, пирамидон, кальцекс, марганцовка, клизма, стетоскоп и… Руки! Царство ему Небесное!

«РАЙОНСКИЙ КЛУБ»

В Троицко-Печорске клуб был давно. Он находился в самом центре посёлка, напротив больницы, с черёмухой в палисаднике. Чёрного цвета, довольно высокое здание, с двумя оконцами под самой крышей на одной из стен, едва удерживалось на краю площади с узеньким, но крутым и длинным спуском на улицу Кирова. Спуск, обустроенный дощатыми ступеньками с перилами из кольев, в зимнюю пору заносился снегом, укатывался малышнёй, а потому треть года использовался в качестве неформального детского аттракциона: «катание с горки на…чём можешь».

Здание клуба было старым, ветхим и без удобств. Кинозал был тёмным от копоти десятка керосиновых ламп, крепившихся к боковым стенам помещения. Зимой отопительные печи не справлялись со своими обязанностями, а потому в зале было очень прохладно. На улице, рядом с лестницей в будку киномеханика, под навесом стоял «источник света» - динамо-машина с бензиновым приводом, который в течение сеанса два-три раза глох, «электричество кончалось», и все «курцы» с радостью устремлялись к выходу. Курили папиросы «Звезда», «Север», «Прибой», «Беломор», «Дели», «Казбек» или просто махорку.

Субботними, чаще зимними, вечерами в клубе проводилось мероприятие «Вечер танцев». Танцевали под инструментальное трио: баян, контрабас, балалайка, или просто под баян, иногда с певицей, а чаще всего крутили патефон. Да и какая разница, подо что танцевать. Главное, как унести ноги после танцев. Практически, ни одно мероприятие не заканчивалось мирно. «Районцы» и «затонцы», «ракушки» и «кореша», местные и вербованные, в розницу и оптом, то и дело выясняя отношения, скидывали «отметеленного» танцора с горки, которую днём шлифовала детвора. Благо, милиция была рядом, буквально двадцать шагов до столовой, поворот налево, сто шагов по площади мимо гостиницы, далее направо, и вот оно, с левой стороны - здание РОМ с камерой предварительного заключения. Заходи, сообщай о нарушениях или нарушителях. И они тут как тут.

Однажды – тогда на мероприятии присутствовал милиционер – вспыхнула крупная драка. Блюститель порядка попытался успокоить разбушевавшихся «танцоров», но не тут-то было. Те, как это бывает, отставив разборку между собой, набросились на товарища в погонах и несколькими ударами сбили того с ног. Лёжа, достав из кобуры табельное оружие, блюститель пригрозил хулиганам заключением в КПЗ. Но не тут-то было. Один из бузотёров оторвал от перил спуска кол и пошёл на лежачего милиционера. Ещё бы мгновение, и... но милиционер успел выстрелить. Попал в грудь. Нападавший упал замертво. Блюстителя судили и присудили пятнадцать лет тюремного заключения. Тогда условных сроков, тем более за убийство, не было. Месяца три танцев в клубе не было…

Детские сеансы были только по выходным дням и то не всегда. Да и мало кто из пацанвы ходил туда. Во-первых, добираться с отдалённых уголков Затона, а тем паче Абара, было непросто. Да и некогда было. Кроме выполнения домашнего задания по различным школьным дисциплинам, ещё надо было помочь бабушке по хозяйству, покормить домашнюю птицу, сходить по воду к Диньёльке и ещё массу мелких «подай», «принеси», «открой», «закрой» и т.д. А там ещё: зимой - покататься на лыжах на старой пашне или на коньках на катке под домом Бажуковых на Комсомольской улице, летом – купания в Мылве, рыбалка, волейбол. Какое уж тут кино. Конечно, кое-что можно было совместить. Например, параллельно с решением задачек по арифметике кормить пшеном на столе, рядом с тетрадками, едва вылупившихся троих цыплят или поить их слюной прямо изо рта, а затем греть их за пазухой и охранять от кота Васьки. Но всё равно времени на кино катастрофически не хватало.

ЗАТОНСКИЙ КЛУБ

Три здания: «новый районский клуб», «затонский клуб» и «Затонскую восьмилетнюю школу» - начали строить примерно одновременно - в 1956-1957г.г. Поскольку мало кто видел строительные планы зданий, графики строительства, сметы и т.д., а по «…Сетам борья ёрья…» из черной картонной тарелки услышать такое не представлялось возможным, то в народе ходили различные слухи на тему: «Говорят, в нашем клубе будет такое…»

Долго «затонцы» ждали начала строительства – всё никак не могли место выбрать. Затем долго строили. Канав нарыли по всему центру Затона, начиная от мастерских за «сафаевским забором» до детского садика. Слухи ходили, паровое отопление от мастерских тянут. «Как это паровое? Что, паром людей будут греть? Брехня!.. А, вон, смотри, трубопровод в канаве валяется… С паром?.. » или «У нас два зала будет. Один для кина, другой для ресторана. А то в районе есть, а мы что, хуже?..» В общем, долго ждали, переживали, а оно, как всегда, вдруг…бац! И клуб готов. «Открытие состоится…» Духовой оркестр, выступления секретарей райкома, райисполкома, райсовета, передовиков производства и т. д.

Территория «затонского клуба» начиналась сразу за домом Облакевича с небольшим подъёмом на волейбольную площадку, с двух сторон которую окружал «сафаевский» забор. Если стать спиной к одной стороне этого забора и идти вдоль другой, то придёшь в самый раз к парадному входу клуба, который будет слева. Широкое крыльцо в несколько ступеней заканчивалось стеной с высокими двустворчатыми входными дверями, обрамлёнными с обеих сторон «амбразурами» билетных касс, над которыми красовались панели с заголовками: слева - «СКОРО», справа – «СЕГОДНЯ». Заметьте, не как в старом «районском клубе» - написанное от руки «объявление» о начале сеанса такого-то фильма с такого-то часа, а панели с плакатами, информирующими жителей Затона о фильмах, которые будут показаны в их клубе сегодня и в ближайшее время.

Как правило, левая панель была пуста или вмещала в себя объявления административного характера. Но это не беда. Главное, панель «СЕГОДНЯ» всегда была украшена красочным плакатом. Забегая вперёд, раскрою тайну производства плакатов. Заведующий клубом товарищ Кало (правда, своеобразная фамилия? имя и отчество, к сожалению, запамятовал) – милейшей души человек – ставил подрамник с натянутым полотном перед проектором, проецировал на него понравившийся кадр из фильма и затем обрисовывал и раскрашивал картинку красками. Как Остап Бендер в 12 стульях. Иногда получалось красиво, иногда смешно, но всегда красочно и интересно.

Закрыв за собой двери, граждане попадали в небольшое помещение, в котором на тех же местах, что и снаружи, размещались аналогичные «амбразуры» с аналогичными целями – это на время зимних морозов. В стене, напротив наружной, красовались точно такие же двери, что и входные, с той лишь разницей, что размещены они были на несколько более удалённом расстоянии друг от друга. А самое главное - над дверьми были таблички с надписями: «Вход в фойе». Помню, долгое время эти таблички приводили в недоумение посетителей клуба и не потому, что никаких других входов в малом помещении не было, а потому что из нескольких тысяч жителей Троицка, может, только несколько десятков человек знали, что именно означает слово «фойе». В старом, «районском», клубе такого не было. И одно это уже делало нас, «затонцев», более счастливыми, чем «районцы». Вот! Кстати, разобравшись c термином, некоторые жители даже сени в доме стали называть фойе.

В клубе действительно было паровое отопление – первое в Троицке - с батареями, трубами и прочими атрибутами. И оно действительно грело. Случались, конечно, аварии, а где их не было тогда? Взять, например, СК-3 - химический завод в Воронеже - в те же годы тоже устроил аварию: несколько сотен душ загубил! Вот это да! А тут, подумаешь… попки подморозились немного. Разрумянились и ещё красивей стали.

В фойе была одна дверь с так же интересной табличкой «Зав. клубом Кало». Долго никто не мог понять, что это такое – Кало? Может очередное «фойе»? Пока не выяснили, что это – фамилия заведующего клубом. Кало был организатором и руководителем духового оркестра, состоящего из более десятка инструментов. И не только руководителем, но исполнителем. Тогда я впервые узнал, что, кроме пионерского горна и армейской трубы, есть на свете ещё саксофон, труба, тромбон, фагот, кларнет…

Во время празднования всех пяти советских праздников в нашем клубе давали концерты художественной самодеятельности, включающие в свою программу песни, танцы, игру на музыкальных инструментах, репризы Тарапуньки и Штепселя, Райкина в исполнении местных «самородков». Иногда в праздники эти «самородки» под управлением заведующего клубом показывали спектакли. Да, да! Самые настоящие. Пару раз было такое. Моя тётя Мария, работавшая синоптиком, а после и диспетчером в Абарском аэропорту, принимала активное участие в них. Естественно некоторые роли исполнял и сам режиссер, дирижёр и заведующий.

По его инициативе в фойе установили бильярдный стол. И народ собирался, как минимум за час до сеанса, чтобы погонять шары по столу и попить пивка из буфета, пока другие гоняют. Буфет функционировал и перед детскими сеансами, торгуя грушевым лимонадом, конфетами «Школьная», ирисками «Тузик» и сливочными подушечками кофейного цвета, а также ватрушками, булочками, пончиками и оладьями из столовой орса.

На праздники устраивались также вечера танцев с духовым оркестром (один раз я случайно минут десять поприсутствовал – чуть не оглох). И тогда этим же заведующим определялась комнатушка, где празднично разодетые дамы могли переобуть свои ножки, сменив неуклюжие валенки на изящные туфельки. Я, помню, был в восторге от супружеской пары Поповых. Оба русоволосые. Он был в парадной морской форме чёрного цвета (военный моряк), а она в белом платье с заколотыми волосами. Ну, ангелы – ни дать, ни взять! Кстати, эта пара неформально считалась самой красивой в Троицко-Печорске в те годы. И многому в этом способствовала реклама моряка. Он всегда говорил, что его жена самая красивая. И потому, когда кто-нибудь в разговорах просил уточнить, какой именно Попов, – поскольку Поповых в посёлке было несколько десятков - то ему неизменно отвечали: да тот - муж самой красивой. И это, по моему глубокому убеждению, полностью отвечало действительности.

Драк и прочих «безобразиев» в нашем клубе практически не было. Потому что был хозяин - Кало. Под прикрытием ПУРПа, конечно, и милиции. Да и дикое, послевоенное время уже уходило в историю. Из окон уже слышались голоса Ануфриева, Кобзона, Миансаровой, Пьехи: «А у нас во дворе…», «Две девчонки танцуют на палубе», «Если друг оказался вдруг…». Песни же типа «Стальные плывут корабли» уплывали… в дальнее плавание.

К территории клуба, ограждённой невысоким штакетником, относились небольшой скверик с берёзками и рябинками с тыльной стороны здания до самого детского садика и вышеупомянутая волейбольная площадка. Настоящая. С настоящей сеткой, а не натянутой проволокой на двух кольях. С разметкой. Ровная, посыпанная песком и утрамбованная. Мяч мог улетать только в две стороны. Остальные две ограждал «сафаевский забор». Сколько там партий игралось? Не счесть. Примерно с пяти часов вечера начинали мы – десяти, - пятнадцатилетние «волейболисты». Играли на вылет. К восьми часам нас всех – или, почти, всех – заменяли ребята постарше, например: Васька Пыстин, Колька Куницын, и мы становились болельщиками. А вскоре к нам присоединялись и наши сменщики. На площадку выходили «сажать кола» асы. И с ними всегда был один из нашей смены – Борька Подоров. В силу возраста своего он в нападении быть не мог - росточка не хватало, но вот разыгрывающим – запросто мог. Все смены брали его к себе в команду. И я очень завидовал этому. По-доброму, конечно.

Примерно, с нуля часов смена команд происходила в обратном порядке. Асам же завтра на работу выходить. Им надо выспаться. А нам что? Бабушка поднимет… и уж, конечно, не к восьми. А потому ещё часов до двух-трёх мы на площадке кормили комаров. Спать вовсе не хотелось. Да и ночей-то не было. Светло, хоть глаз коли…

Павел КОНЧА.

г. Санкт-Петербург