Главная Общество ШКОЛЬНЫЕ ГОДЫ… ЧУДЕСНЫЕ

ШКОЛЬНЫЕ ГОДЫ… ЧУДЕСНЫЕ

Затонская восьмилетняя школа. Она начиналась с сарая у конторы орса пристани в 1955 году.

САРАЙ

На фотографии школа изображена сразу же после окончания мною четырёх классов. В ней были: учительская и две учебные комнаты. В одной из них сидели ученики 1 и 3 классов, в другой - 2-го и 4-го. Соответственно было и две учительницы. Был ли директор или завуч, не помню. Из учителей помню только Лиру Андриановну. Очень молодая женщина, проверяя тетрадки, часто промокала свои записи в них чьей-либо промокашкой. Одной и той же – все тетрадки. Обоих классов. После проверки пришедшую в негодность промокашку она или выбрасывала, или всовывала в первую попавшуюся под руку тетрадку. Как получилось, что несколько раз исчезали именно мои промокашки, не знаю. Но меня – третьеклассника - это возмутило до глубины души. И перед сдачей тетрадки на проверку я на новой промокашке написал: «лира андрияновна может вы и эту промокашку возмёте». «Писательский» успех был ошеломляющий. Около часа срочно вызванная мама слёзно извинялась перед учительницей, учительница слёзно извинялась перед мамой, а я, поворачивая голову то в одну, то в другую сторону, глядя снизу вверх, клятвенно обещал обеим, что больше никогда ничего не буду писать без разрешения. Очевидно, поэтому у меня такая тяга к бумагомарательству теперь.

Ещё из жизни в этой школе помню, что мы с моим младшим братом Лёником два года просидели, можно сказать, за одной партой. А на переменках, бегая вместе со всеми по коридору, дразнили мальчика Антона – лет на семь старше нас (он после четвёртого класса пошёл на курсы шоферов) - кричалкой: «Антон – двести тонн, у Антона баба – тонна». Кстати, о бабах. Из девочек помню Люсю Савельеву. Когда играли в снежки, на ней было зелёное пальтишко, белый пуховый платочек и розовый румянец на щёчках. Ну как такая красавица могла мне не понравиться?

ОБЩАГА

В пятый класс я пошёл на повышение – в буквальном смысле этого слова. Нас переместили из родного сарая, который отдали орсу под склад, на второй этаж общежития ПУРПа. Там уже были сформированы классы, и я попал в пятый «В», где сидел год за одной партой с очень красивой и миленькой девочкой по имени Нелли Вдовенко. Откуда взялось столько детей – аж на три пятых класса? Не знаю. Но это факт. О ребятах с фотографии могу сказать, что помню всех, а у некоторых даже голоса помню. Манеру говорить, жестикуляции. Например, Толик Хенерин, отпрашиваясь у учительницы Дарьи Васильевны Пыстиной, говорил: «Разрешите на уборную сходить?» Он был белобрысый и, как мне казалось, очень счастливый человек. Сейчас объясню, почему. Переселившись из старенького домика на улице Затонской в новый дом в Заречье, он как-то позвал меня в гости. Представьте большой дом, состоящий из одной комнаты, с громадной «русской печкой» посредине. Справа у глухой стены - скамейки, стол, ящички, шкафчики, в которых коробочками хранилась дробь, гильзы к патронам, капсюли. Слева, тоже у глухой стены - кровати с постелями и пологами. Прямо у стены с окнами длинные клетки с курами и точно такие же с…козлятами. Представляете? Меня еле оторвала от них пришедшая старшая сестра Толика, Аля. Вот это жизнь! Можно целый день бегать вокруг печки, играя в догонялки или прятки, кормить козлят и куриц, при этом, не выходя из дому. Я ещё долго после этого уговаривал родителей взять хотя бы одного козлёнка к нам. Толик согласился помочь мне с этим вопросом. Но родители были настроены категорически против козлят. Отец сказал маме, что ему и своих двух хватает по горло.

ШКОЛА №1

Для шестого класса в здании общежития мест не предусматривалось, и потому нас – уже заметно повзрослевших – отправили в районскую школу. Учился в ней один год. И два дня. Почему такая точность? Сейчас поясню. Вернёмся в 1954 год. Мне 3 ноября исполнялось семь лет, а в школу надо было идти 1 сентября. То есть, не хватало до нужного возраста чуть больше двух месяцев. Меня никто не брал. Ни одна школа. Вот были времена! Да?! Сейчас школы с пяти лет готовы детей за парту посадить. Да некого.

В конце концов, родители через знакомых – тогда тоже был блат – уговорили директора главной школы Троицко-Печорска взять смышлёного мальчика-«писателя» под ответственность родителей. На второй день учительница - помню её, но не хочу называть фамилию – учила рисованию, объясняя цвета. И в качестве домашнего задания предложила всем ученикам нарисовать домик - с коричневыми стенами и зелёной крышей под синим небом и жёлтым солнцем. Я нарисовал синее небо, жёлтое солнце, а вот домик раскрасил зелёным цветом, а крышу коричневым. Я из практики исходил. У некоторых соседей крыши были охрой выкрашены, чтобы ржавчины не видно было. Ну, а, значит, стены пусть зелёными будут. По логике, если. Но логику мою поняли не все и по-своему. И потому третий день моей учёбы закончился, едва начавшись. Меня отвели к директору со словами… В общем, тупой я оказался для ученика первого класса. Дома меня не ругали, сказали, чтобы я запомнил эти цвета и через год ничего не спутал вновь. Как видите, запомнил на всю жизнь.

Поскольку школу эту я возненавидел и с той учительницей не здоровался, то и писать об этой школе много не буду. За партой сидел с Черемисиной Лией – скромной труженицей и красивой девочкой. Иногда дрался с Альгисом Бенюлисом и Колькой Балиным. Ссорился с Васькой Вологдиным и Вовкой Качиным. Дружил с Ваней Кореньковым и Валькой Ребровой.

Что запомнилось ещё? Летняя практика. Плотники собирали сруб во дворе школы, а мы им помогали. «Окаривали» брёвна, изготавливали «шканты», и под них сверлили коловоротом отверстия в брёвнах. Убирали щепу. Было очень интересно. Десять дней чувствовал себя нужным обществу человеком.

ЗАТОНСКАЯ ШКОЛА

Учёба в седьмом классе началась на новом месте, в новой школе. В Затонской восьмилетней. Здание школы было двухэтажным с широкими коридорами на каждом этаже. Классы – просторные и светлые из-за больших окон и высоких потолков. Начальные классы располагались на первом этаже, старшие - на втором. На первом этаже также были буфет, кабинет директора школы Лизунова – однорукого добряка и хозчасть с товарищем Каргиновым во главе. Чем знаменит был завхоз? Своей неуёмной страстью к поддержанию дисциплины, особенно в подпитом состоянии. Частенько на переменках, когда в коридоре первого этажа оглушительный галдёж малышни с топотом и визгом подбирался к своему апогею, внезапно из своей завхозовской кельи появлялся раскрасневшийся завхоз и зычным, слегка гнусавым голосом с металлическим оттенком, объявлял: «А ну, щас же прекратите эта сваё безобразия! Иш ты, паимаишь… Раз-винтились, раз-гильдяи, паимаишь… Эй! Стой! Где, на, твой облик ученика, на! А?» В коридоре моментально восстанавливалась тишина. Каргинов же, постояв на дозоре ещё с минуту, удовлетворённо бурча: «раз-винтились, паимаишь», закрывал за собой дверь кабинета.

Огромнейший – во всех трёх измерениях – спортзал источал запах чистоты и готовность к работе новеньких спортивных снарядов. Груда чистых, ещё не замызганных, матов двумя стопками ждала своего часа у торцевых стен, из которых консолями тянулись конструкции баскетбольных корзин. Посредине боковых стен – друг напротив друга – располагались конструкции натяжных устройств волейбольной сетки. С потолка свисали тяги страховочной лонжи для отработки элементов спортивной гимнастики и акробатики. И в дополнение ко всему этому ещё и преподаватель физкультуры - мастер спорта по акробатике. Не тётка или дядька с секундомером и в валенках на крыльце. А молодой человек с лицом Д’Артаньяна и значком мастера спорта на лацкане пиджака, небрежно накинутого поверх шерстяного тёмно-синего цвета спортивного трико. Представляете, что творилось с нашими девчонками! Но и это ещё не всё. На первом уроке, выстроив нас в шеренгу перед расстеленными дорожкой матами, он познакомился с каждым из нас, неторопливо зачитывая по журнальному списку наши фамилии. Затем, зайдя в торец «матовой» дорожки, снял пиджак и с небольшого разбега вдруг буквально вылетел над нами с двумя оборотами вперёд и приземлением с разворотом в нашу сторону. Мы дружно ахнули. А он, широко улыбаясь, назвал себя. Вот такое было знакомство. Жаль, не помню ни фамилии, ни имени, отчества его. Очень жаль (от редакции «Зари»: это никто иной, как Владимир Николаевич Бажуков).

Скажу одно: ни до него, ни после, никогда и нигде я больше не видел подобного учителя физкультуры. Говорили, он сам попросился в глубинку, но с обязательным условием - в новую школу. Все его уроки были разными. Гимнастика, акробатика, волейбол, баскетбол, даже бег по залу, лыжные кроссы и эстафеты по лесу у школы всегда проходили с большим интересом. Он умел организовать и зажечь даже матёрых балбесов и отпетых курильщиков (коих гонял, как «сидоровых коз»). Это он предложил нам ходить в школу и из школы на лыжах. Нам с Лёником понравилось. С утра походом в гору мы еле доплетались до школы, зато обратно – из школы домой – просто съезжали с горки вниз, да и всё. А на полпути, радостно встретив нас громким лаем, присоединялся преданный друг Дозорка, правда, без лыж.

Каким бы грозным завхозом ни был товарищ Каргинов, а за паровым отоплением он всё-таки не уследил. В самом начале зимы, мы ещё как следует не порадовались новой школе, разморозилось паровое отопление. И нас всех на некоторое время (около полутора месяцев) перевели в здание бывшей столовой на центральной площади села, возле гостиницы. Помню большой зал, в котором посредине стояло круглое сооружение от пола до потолка, как у карусели в парках отдыха (говорили, что в нём был буфет). Слева и справа от этой «карусели» поставили парты. В кухне-столовой расположилась учительская. В кабинете заведующего поселился директор.

Чем запомнилась вторая четверть? Тем, что «Циркуль» – преподаватель математики – свалился в погреб во время урока истории у всех на виду. А дело было так. На одной из переменок, как обычно, малышня устроила догонялки вокруг круглого сооружения посреди зала. И кто-то из убегающих сорванцов, очевидно, самый «изобретательный», дабы оторваться от погони, открыл люк в погреб, располагавшийся в аккурат на траектории следования. В этот момент зазвонил звонок, оповещающий конец переменке. Все разбежались по партам, напрочь забыв про открытый люк. Начался урок истории. «Циркуль» всегда ходил, слегка задрав голову, а тут ещё и, немного опаздывая на свой урок математики в другой класс, спешил. И потому, едва сделав несколько шагов от входной двери, провалился «сквозь землю». Погреб был не глубокий – по пояс взрослому человеку. А потому и беды большой не случилось, но скандал был. Завуч школы, прервав урок истории древнего мира, принялась расследовать историю покушения на учителя математики, грозясь самыми жестокими санкциями. Сразу ею было выявлено две группы – убегающие и догоняющие. После чего, логически поразмыслив, она оставила только группу убегающих в количестве четырёх человек. Их пригласили на допрос в кабинет директора.

Едва начался допрос, как математик, обведя внимательным взглядом «преступную группировку», заявил, что знает виновного, но никогда и никому не скажет об этом. И просит руководство прекратить «следствие по делу», поскольку «покушавшийся» на него ученик искренне сожалеет о содеянном поступке, а заявления от потерпевшего нет. Директор, облегчённо вздохнув, согласился. Завуч же была расстроена таким поворотом событий, но, поняв своё поражение, сдалась и, поморочив для виду ещё с четверть часа головы присутствующим, вернула всех в классы.

Имя маленького мальчика, по лицу которого учитель математики в один миг вычислил свершителя «злодеяния», я не скажу. А свидетели всё забыли и до сих пор помнят только то, что их «Циркуль» оказался не простым, а золотым.

Примерно через месяц после этого случая нас перевезли обратно, поскольку размороженные батареи парового отопления в нашей школе заменили на новые. После ветхого здания столовой наша двухэтажка показалась нам сказочным дворцом, и потому в школу ходили с радостью.

Летом была практика. Сначала неделю во дворе школы строили ограждение географической площадки, размечали клумбы, сажали деревца, благоустраивали территорию. Затем меня включили в «спецгруппу», которая должна была в течение трёх недель под руководством учителя по труду Смольникова заниматься организацией запаса угля на зиму для школьной котельной. Было создано два звена. Первое - в составе пяти человек - должно было «лопатоскопами» загружать самосвал углём из склада на берегу Мылвы (напротив дома Пилька Анны, что на улице Комсомольской), второе в составе двух человек – формировать топливный склад у котельной. Я попал в первое.

Сначала было тяжело, и мы загружали всего по две машины в день: одну до обеда, другую – после. Но затем, приноровились и увеличили производительность вдвое. Могли бы и ещё больше, но водителю самосвала понравилось делать четыре рейса в день. После первых трёх рейсов он на час уезжал на обед. А после обеда его хватало лишь на одну ходку. И мы нисколечко не страдали от этого. Пока самосвала не было, купались, загорали, ловили ёршиков или просто бродили по берегу в поисках различных предметов. Например, рыболовных крючков, поплавков, гаек, болтов, скоб. Несколько раз находили монетки, а один раз нашли перочинный ножик с одним сломанным лезвием и авторучку.

Как-то раз, в понедельник, после обеда, когда перерыв был особенно продолжительным, мы, плывя вдоль берега от самого устья Динъёльки, вдруг обнаружили средь нас ещё одного пловца. Он медленно, не шевелясь, плыл вниз лицом по течению, и его загорелая спина показалась нам уж слишком загорелой. Колька Терентьев подплыл к нему и тронул «загорелого» за плечо, тот никак не отреагировал. Потянулся ещё раз…и вдруг как заорёт: «Утоооопленник! Это уто…утоп…ленник!» и мы все в момент рванули к берегу. Какой-то мужик, плывущий на лодке, услышал нас и подплыл к объекту. Убедившись в правильности предположения, он прицепил утопленника к борту лодки и притаранил его к берегу, где мы – уже все вместе – выволокли бедолагу к складу угля. Утопленником оказалась женщина. На ней был купальник из цветастой материи. Всё тело и лицо, даже губы, были тёмно-коричневого цвета. Мужчина предположил, что женщина утонула, купаясь. И тут мы все хором подтвердили эту версию, вспомнив, что по Троицку ходили слухи, будто в выходные дни на абарском пляже, что напротив Затона сплава, кто-то и вправду тонул. По крайней мере, в речке никого не нашли. Лодочник поехал на прибывшем самосвале за милицией, приказав нам сторожить тело и его лодку. Прибывшие милиционеры, поблагодарив нас и лодочника за помощь, уехали с утопшей - вновь на нашем самосвале. Мы же, ещё с полчаса пообсуждав как следует случившееся, разбрелись по домам.

Работу, на которую нам отвели три недели, мы, в конце концов, выполнили за десять дней. Смольников был серьёзным руководителем практики. Даже ставил четвёрки и тройки, несмотря на совершённый его подопечными «великий подвиг».

Восьмой класс запомнился Новогодним вечером в школе, на котором я вдруг начал стесняться всех девочек, особенно некоторых из них, чего до сих пор за мной не замечалось. И чарльстон под «Марину» - Клаудио Вилла, танцевать, скажем, с Людкой Вологдиной или Ниной Андреевой, ни за что бы не стал. Очень было стеснительно.

Чем ещё запомнился восьмой класс? Катанием на коньках, не на тех, которые пришпандоривались верёвками и палками к валенкам, а на настоящих коньках с ботинками. Всю зиму в низинке, между Мылвой и огородом Бажуковых, «ракушки» заливали каток. И, начиная с обеда, до позднего вечера на нём без конца каталась пацанва со всего Троицка. А в выходные дни да ещё при хорошей погоде собиралось до нескольких сотен сельчан. Даже разыгрывались турниры по хоккею с мячом между командами уличных пацанов и «ракушками». Помню, клюшки практически все изготавливали сами. Из веток можжевельника: крепкие и лёгкие. Приходили и жители Диньёли-II, иногда приходила и Валя Лукина с подружками. И когда я проезжал мимо – как бы ни замечая её присутствия, она нежно, но звучно окликала меня: «Па-влик!» И я тогда сгорал от стыда.

Осенью, перед уборкой турнепса на колхозном поле, ходили большой школьной компанией в поход на речку Сойву. С ночёвкой. Вышли утром из Абара, шли через болото, затем лес и попали, наконец, на красивый луг и берег чудесной реки. Всю ночь пели песни, жгли костёр и смешили девочек, которые - нам на радость - довольно смеялись и визжали. Борька Васильев под гитару пел песни из фильма «Человек-амфибия»: «Нам бы, нам бы, нам бы всем на дно…» или «Уходит моряк в свой опасный путь…».

Обратно шли все порознь. Я пробирался с Женькой Смольниковым, Вовкой Красиковым и Женькой Флегонтовым.

Было и ещё одно событие, но уже связанное с выпуском стенгазеты.

В коридоре второго этажа школы, на спортзаловской стене, выставлялись стенгазеты всех пионерских отрядов, иначе - старших классов. Мой отряд назывался: «Имени героя Советского Союза Александра Матросова». Поскольку лучше меня в классе никто не мог нарисовать собаку Полкана из какой-то детской книжки, то меня и обязали рисовать стенные газеты.

И вот однажды, перед празднованием Дня Советской Армии и Военно-Морского Флота СССР, мне председатель совета отряда Шурка Зажигаева дала задание нарисовать стенгазету, да такую, чтобы все «ахнули», и мы бы заняли первое место в дружине имени Зои Космодемьянской – отважной партизанки, Героя Советского Союза. А, может быть, даже и вышли бы на районный уровень. Восхитительная улыбка Шурки и внимательный взгляд её лукавых глаз, а особенно слова: «Я на тебя очень надеюсь», сделали своё дело, и я дал согласие на исполнение такого важного задания.

СТЕНГАЗЕТА. ДОМАШНЯЯ РЕДКОЛЛЕГИЯ

Полдень рабочего дня. Вспомнив коричневый домик с зелёной крышей семилетней давности, к делу я приступил осторожно. Сначала разбил лист ватмана на вертикальные колонки под заметки. Их у нас должно быть пять: описание героического подвига Александра Матросова, успеваемость в классе, исполнение пионерами заветов Ильича, шефская работа пионеров с октябрятами и помощь тимуровцев одиноким старикам Абара и Затона. Наша стенгазета называлась «Пламя», и потому весь художественный антураж оформления мне был предельно ясен. В нижней части листа под всеми колонками я нарисовал красной акварелью косицы огня – по подобию стенгазеты «Костёр» из соседнего отряда на прошлом празднике - причём додумался и буквы названия стенгазеты вырисовать в виде языков пламени, тоже красным цветом. Колонки разделил живописными еловыми лапами зелёного цвета. В правом верхнем углу вырисовал – опять же в виде языков пламени - номер газеты и число, сверху, над названием, чёрным цветом вывел: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» На полосе между названием газеты и колонками я изобразил с десяток шишек чёрно-коричневого цвета, похожими на кедровые. Они очень понравилось бабушке. «Малодец! Як живие» - похвалила она.

Оставалось заполнить чем-то левый верхний угол. И всё. Но фантазия моя, еще недавно так бурно бившая ключом, иссякла. А утром надо уже было нести газету в школу на предварительный просмотр. И тут-то мне на помощь пришла моя бабушка. Она предложила перерисовать по клеточкам - как Полкана с детской книжки - портрет Александра Матросова с почтового конверта, который тут же и показала. Я очень заинтересовался этим предложением. И трудился не покладая рук до самого вечера.

Вскоре портрет был готов. Мой Александр Матросов получился ещё более похожим на оригинал, чем пресловутая собака Полкан на свой. Да, к тому же, и «Красивше, чим на канверти, - подвела черту бабушка. - У тибе ён вишев, як на икони, хоть мались на яго».

И она была права. Во-первых, на оригинале он был не цветным, я же, по совету бабушки, его чуть подкрасил. Во-вторых, чтобы ни у кого не вызывало сомнений, что он герой, я решил пририсовать на его грудь золотую звезду героя. Картинка получилась исключительно красивой, и мы с бабушкой, пришпандорив газету к стене, никак не могли дождаться прихода родителей с работы.

– И де яны ходют? – нервничала бабушка. – Уже вечир, а их усё нима. Придут, спать улягуца и на картину ни подивяца. Як так можна? Хлопец старався, старався…

Но, вот они и явились. Как потом сказал отец: «Хорошо, что впереди была целая ночь, а то бы мы всей семьёй уже к вечеру следующего дня дружно рубили сучки на лесоучастке у Страшко». Я вообще-то был не против такого решения, но бабушка – видел, прижухла.

А отец, конечно, был прав. Оказывается, звезду героя Александр Матросов никак не мог нацепить на грудь, поскольку звание ему было присвоено посмертно. Потом эти лапы еловые и шишки кедровые…как сказал отец: «Того и смотри, что вот-вот вспыхнут. Кругом же огонь». И предложил свою помощь в небольшой переделке газеты. За героя он взялся сам. Решив первым делом, закрасить золотую медаль чёрной тушью, поскольку краски красками не закрашивались. Тем более, что цветным в портрете были глаза, губы и медаль. Тушь легко закрашивала «золото» звезды, но оттого, что на ватман уже было нанесено много жидкости, пиджак героя заворсился. «Ничего, – успокоила нас мама. - Сейчас чесуча в моде».

Мода модой, но как отец ни старался, а звезда всё-таки просвечивала сквозь «чесучу» и ничего нельзя было с этим поделать. Устав от тщетных попыток, отец вынес этот вопрос на семейный совет за ужином. Чему несказанно обрадовалась бабушка, с десяток раз уже сокрушённо объявлявшая, что ужин «того и дивись, остынет и тада, яго знов надо будит греть».

Еда пошла на пользу. Мама, ещё сидя за столом, предложила вырезать голову и часть тела, наклеить их на чистый листок, которым и заклеить образовавшуюся дырку. Отец похвалил маму: «Молодец! С тебя тоже иногда бывает польза, понимаешь».

Мама огрызнулась, сказав, что «а с тебя никогда её не получишь». Но этих её слов уже никто не слышал. Я, взяв у бабушки тот самый конверт с портретом героя, решил перерисовать его на выдранный из блокнота для рисования листок ватмана. Пока рисовал, отец, насвистывая про себя любимый мотив: «По долинам и по взгорьям…», размывал языки пламени под будущими колонками заметок. К полуночи, заканчивая свою часть работы, я вдруг, почувствовал, как глаза мои косят, а веки слипаются, и вскоре уронил голову на стол.

Утром меня разбудили на час раньше обычного. Отец - довольный, хитро улыбаясь, подвёл меня к газете.

Сразу бросился в глаза общий цвет изделия: нежно-розовый – очевидно, от смыва красного пламени, так мне полюбившегося. В левом верхнем углу, на месте «чесучового» портрета, красовался приклеенный овал чёрной рамочки, внутри которой и был изображён сам герой. Полузакрытые глаза героя немного косили и смотрели на одну из кедровых шишек, расположенных неподалёку. Нос клевал, а уши торчали, как у нашего Дозорки. И вообще, если бы не подпись под рамкой: «Герой Советского Союза Александр Матросов», никто бы и ни за что не узнал в нём Матросова. Единственное, что было его - точно, как на открытке – так это стриженая голова солдата. В правом верхнем углу газеты, на месте «пламенного» номера и даты, была вырисована красивая медаль: «Золотая звезда» в положенном цвете, а над ней мелким шрифтом номер и дата стенной газеты «пионерского отряда имени героя Советского Союза Александра Матросова». Я ахнул!

- Ну, как? – весь сияя, вопросил отец. – По-моему, красота!.. И звезда. Видишь? Как ты хотел… И Александр Матросов, понимаешь…в рамочке… Это мать твоя вырезала. И облака розовые. А не огонь, как на пожаре. Так же лучше, правильно?

- Ага! – согласился я. – Только Матросов какой-то косой получился.

- Да это чепуха! - успокоил меня отец. - Так он даже ещё больше, понимаешь, на героя похож. Сурооовый такой.

- А почему он герой, па?

- Как, почему? – возмутился «па». - Он же грудью амбразуру закрыл. – Сам погиб, понимаешь, а товарищей своих спас. Потому и герой.

Тогда-то я и задал отцу тот самый вопрос, ответ на который потом сопровождал меня всю жизнь:

- А почему, па, он амбразуру грудью закрывал? Что, у него гранат не было?

Отец рассмеялся:

- Ха-ха-ха! Глупый ты, сынок… (Он скептически покачал головой). Забросать врага гранатами любой дурак может. Какое ж это геройство?.. Ты попробуй своей грудью, понимаешь, эту амбразуру закрыть. Вот, что. Грудью! А не гранатами. А гранатами, так… любой дурак, понимаешь, ещё как, хе-хех...

В этот день, как ни в какой другой, мне было тяжело идти в школу. И уже поднявшись на крыльцо, я вдруг вспомнил про амбразуру, которую надо было во что бы то ни стало закрыть, и только своей грудью. Глубоко вздохнув, я рванул на себя ручку входной двери и отчаянно шагнул в амбразуру...

Написав эти строки, я начал вспоминать все «амбразуры» в своей жизни. И подумал: у каждого были, есть и, наверняка, будут свои бесконечные «амбразуры», которые почему-то закрываются только грудью. И всякий раз, закрыв очередную из них, каждый начинает чувствовать себя немножечко героем.

Павел КОНЧА.