АКСИОМА, КОТОРАЯ ТРЕБУЕТ ДОКАЗАТЕЛЬСТВА

В один из мартовских дней с мобильной бригадой Центра социальной защиты мы побывали в Усть-Илыче. Специалисты Центра оказывали консультативную помощь, проводили контроль качества услуг, навещали своих подопечных. Корреспондент «Зари» с большим удовольствием к ним присоединился.

Усть-Илыч живёт своей обычной, размеренной жизнью. Одни работают, другие учатся, третьи отдыхают. То и дело встречаются бабушки с саночками – село большое, в руках продукты нести тяжело. А мы с вами, дорогие читатели, заглянем к Люции Александровне Локштейн.
- Сейчас-сейчас, я чуть-чуть переоденусь. Нога беспокоит, замотала и хожу, как ведьма старая с костяной ногой, а всё наряжаюсь.
Насчёт старой ведьмы она, конечно, погорячилась. Сама-то хороша! И в доме – чистота, уют. Спрашиваем, как управляется? Сын, говорит, и социальный работник Ольга Сплендер помогают.
Люция Александровна 32 года отработала в леспромхозе и примерно столько уже на пенсии. Ушла, рассказывает, на другой же день, как стукнуло пятьдесят. Почему так скоро?
- Работала в леспромхозе сначала счетоводом, бухгалтером, потом старшим бухгалтером по расчётам. На одном месте, других записей в трудовой нет. Начальник планового отдела любил повторять: надо повышать квалификацию. На меня это очень действовало. Ведь я одна в бухгалтерии была без образования. Всё мое образование – семь классов. В войну три года не училась. Выслали нас, мы же немцы, фашистами считались. С Украины, Житомирской области, ещё в 1935-м отправили в Карело-Финскую ССР, мне шесть лет было. А потом уж в Коми. В 1941 году сюда согнали всех немцев. Мы попали в Лыадi. Потом были Чуклякост, Проковидзбож и Усть-Илыч, здесь я окончила шестой и седьмой классы. Больше учиться не захотела. Куда? Невеста уже. За мальчиками пора смотреть, а не за партой сидеть. Пошла работать. Взяли в бухгалтерию лесопункта ученицей, в 1947-м стала кассиром. Здесь, в коми селе, я и мужа нашла, он тоже ссыльный немец, 11 лет, как умер.
Люция Александровна родилась в 1928 году. В войну работала в колхозе наравне со взрослыми, как все подростки того времени. Но статуса труженика тыла у неё нет. Когда-то заговорила с мужем, что надо бы документы собрать, похлопотать, как другие. Он только рукой махнул – зачем это тебе? Не стала. А потом уж поздно было – документов, подтверждающих её работу в тылу, нет, все свидетели умерли.
- В колхозе и картошку сажали, и рожь убирали. За речкой огромное капустное поле было – конца не видно, поливали, окучивали. У меня есть награды за труд, вся трудовая книжка благодарностями исписана, только кому это нужно?
Слушая Люцию Александровну, я подумала: в военное время работали в тылу все подростки. Тем более, девчонке 15 лет было, не 5. По-другому просто и быть не могло. Почему 87-летняя женщина должна доказывать очевидное? Аксиома, как известно, не требует доказательств. Но, видимо, не в этом случае. И в очередной юбилей Победы все поздравления, почести, медали, как и прежде, пройдут мимо...
- Да ничего мне уже не нужно. Лишь бы у детей всё хорошо было. Пятеро их у меня. Дочка – на Украине, в Донецке. Рассказывает, что прячутся в подвалах, дети в школу не ходят, разбомбили школу. Она там с восьмидесятого года живёт. Два сына, невестки, внуки. Куда поедешь, на кого детей оставишь?! Работает дворником, зарплату, хоть и небольшую, платят, а пенсию не дают уже полгода. Иногда привозят гуманитарную помощь, что-то перепадает. Созваниваемся редко – переговоры очень дорогие, и связь непостоянная. День и ночь молюсь за них…

КОЛЯ С РОЩАЁЛЯ

Возле одного из домов мужчина с лопатой, снег этой зимой не давал скучать без дела. Мы разговорились. Николай Филиппович Соловьёв оказался бывшим жителем Мишкинъёля, куда мы как раз и направлялись (об этом лесном посёлке «Заря» рассказывала совсем недавно).

- Мне лет 15 было, когда мы в Мишкинъёль переехали. А родом я с лесоучастка Рощаёль, это выше по Ляге. Когда он закрылся, родители переехали в соседнюю Сосновку. Отец строил там дом, а я, помню, ползал по щепкам, маленький совсем был. Место очень красивое. Потом случился там пожар. Дома не пострадали, но весь лес поблизости выгорел, и посёлок постигла участь Рощаёля. Снова пришлось переселяться. Родители уехали обустраиваться на новом месте, в Мишкинъёле, а я ещё какое-то время жил в Сосновке, за хозяйством присматривал, корова тогда была у нас. Кроме меня, в посёлке оставались ещё две старушки. Им не хотелось уезжать с «насиженного» места.
Перебравшись в Мишкинъёль, пошёл мальчишка работать. Сначала подсобным рабочим – пилил, колол дрова для пекарни. Потом, говорит, надоело щепки собирать, пошёл в гараж слесарем. Потом трактор освоил, стал лес трелевать на верхнем складе. Права получал на месте, в ЛПХ. Позже выучился от производства на бульдозериста. Больше 30 лет трудился в лесу.
- Мне нравилось. Может, и сейчас бы там работал, если б не закрыли леспромхоз. Поначалу он ещё как-то держался, работа была, но зарплату перестали платить. Люди потянулись из Мишкинъёля. Подались и мы в Усть-Илыч – детей нужно было учить, три сына и дочка у нас. Если б на пенсии был и дети взрослые, ни за что не уехал бы. Сколько там грибов белых! Сушили, сдавали, выращивали картошку, капусту – всё своё, не пропадёшь! Да и живность была – корова, кролики. Поначалу и в Усть-Илыче скотину держали. Взяли одну козу, а после расплодилось их девять у нас, целое стадо! А сенокос далеко, на Усть-Ляге. Потом не стали держать, да и дети выросли. Луга везде теперь зарастают, побросали люди… В Мишкинъёль сильно тянуло в первое время. Теперь нет. Дом наш давно на дрова попилили, да и соседние стоят заброшенные…
Рощаёль, Сосновка – посёлки на левом берегу реки Большая Ляга, возникли в 1940-х годах как лесоучастки, в 1959 году в Рощаёле жили 138 человек, в Сосновке – 159. В середине шестидесятых исключены из учётных данных.
Елена САВИНА.